волшебница

в своём трёхмерном жалком мире что ты аркадий можешь знать о ритме линий точек пятен и о бескрайности холста

декабырь я почти не помню лишь в небе помню чорных птиц и что то красное на белом и что то мокрое из глаз

я утренняя мантра счастья меня щебечут воробьи меня насвистывает в душе оптимистичный николай

олег у дома под окошком стоял и слушал тишину безмолвно белый снег ложился на ветви голые его

влюбляясь голову теряю она конечно отрастёт но будет меньше и глупее чем предыдущая была

вчера отец вернулся в бункер принес какао спички соль ведро пророщенной картошки и чьюто ногу в сапоге

дом умер и его глазницы закрыли сохнущим бельём внутри закопошились люди плодились ели пили чай

лежу с открытыми глазами смотрю как надо мной плывут дельфины облака и чайки и белых лодок животы

ты говоришь про май и солнце а я не верю и молчу и в невозможные пионы роняю бледное лицо

к олегу в дом приходит старость не разувается молчит задергивает в спальне шторы лекарства ставит на буфет

а я на самом деле птичка поющая в ветвях ольхи но вынуждена притворяться преподавателем изо

от перевязочной к палате во вторник тысяча шагов в четверг сто двадцать в воскресенье я медсестричке подмигнул

я шла и на меня напали так начинался мой пирог потом я вспомнила что вера все написала до меня

мы в солнечное воскресенье идем с мороженым а нам бегут прохожие навстречу в пальто под проливным дождем

порхает над водой стрекозка то на кувшинку сядет то летит к себе домой в глазницу пропавшего зимой петра

олег сказал что это море и я поверила ему ловила склизких рыжих крабов в бетонных прыгала волнах

я человек личинка бога я обязательно умру и предвкушая крылья лягу нарядной куколкою в гроб

с пустой зачёткой в вестибюле стою прислушиваюсь как на кафедре пьют чай с печеньем звенят коробками конфет

когда ты спросишь что такого особенного есть во мне я рассмеюсь и звон браслетов моих разрушит города

нинель петровна ждёт трамвая чтоб прекратилась тишина чтоб задрожал фужер в буфете и фото внука за стеклом

шёл дождь четвертую неделю и рыбы за моим окном на старой липе свили гнёзда и отложили в них икру

я навсегда останусь в марте к земле пришитая насквозь иголками лесных травинок живыми нитками червей

когда в остывшей ржавой ванне лежишь и смотришь в потолок так трудно вспомнить вкус черешни и перебить им медный вкус

я никогда не умирала со мною это в первый раз сказала зоя и смущонно потрогала мой пистолет

застывшие в нелепых позах лежим на выжженном полу и смотрим как плывут пылинки в последнем солнечном луче